ЛЮДИ СТРАНЫ ДУШИ
Уважаемый читатель, предлагаем Вашему вниманию главы из книги: Не могу забыть (Моя Абхазия… Моя судьба)
«Страна Души» по-абхазски звучит «Апсны» — так поэтично именуют абхазы свою родину. Но у каждого человека есть еще и своя Страна Души, где навсегда сохраняется память о пережитом, где можно вновь и вновь встретиться с теми, кого давно уже нет в живых. Герои моих воспоминаний, прекрасные люди с трагической судьбой — люди Страны Души в обоих смыслах. Это жители многонациональной Абхазии и желанные ее гости, с которыми навеки связана Страна моей души.
Среди них — Нестор Лакоба, выдающийся государственный деятель Абхазии и выдающийся человек, членом семьи которого волею судьбы мне довелось стать. Еще более дорога мне память о верной спутнице его жизни — Сарии, которая любила меня, как младшую сестру, и которой я от всей души платила взаимностью. Этой необыкновенной женщине посвящаю я свою книгу.
Впервые мысль о том, чтобы приняться за воспоминания, возникла в 1947 году, когда я бежала из казахстанской ссылки и нашла недолгий приют у известной актрисы МХАТ Анастасии Платоновны Зуевой. Именно она сказала мне:
— Ты обязательно должна написать о том, что с тобой случилось. А я тебе
помогу.
Тогда я не восприняла ее идею всерьез. Да и было ли время об этом думать? Приходилось скрываться и бороться за существование. Долгие годы мне не удавалось избавиться от страха, въевшегося в душу. Я боялась ворошить прошлое…
Решение написать мемуары пришло благодаря одному случаю. К середине 1980-х годов сухумцы, глубоко чтившие память о Несторе Аполлоновиче, сумели собрать кое-какие столичные пещи, письма и фотографии, отыскали даже письменный стол, когда-то стоявший в его кабинете, и телефон, специально оборудованный, поскольку Лакоба был глухим. Много писем и фотографий было передано младшим братом Сарии — Мустафой Джих-оглы (Джихашвили). Все эти предметы и документы составили экспозицию музея Нестора Лакоба, который был открыт в его бывшей квартире. Директором музея стала Людмила Малия — настоящая энтузиастка, отдавшая много сил и лет собиранию экспонатов, поиску оставшихся в живых свидетелей тех страшных событий, которые случились в Абхазии после гибели Нестора. Это время разгула репрессий и беззакония довелось пережить и мне.
После открытия музея в нем стали ежегодно отмечать день рождения Нестора Лакоба. 1 мая 1986 года на торжественный вечер собрались представители интеллигенции, бывшие репрессированные и члены их семей. Многие приехали из Батума, родины Сарии, и других городов, где также чтили Нестора. На этот вечер была приглашена и я.
В числе батумцев оказалась моя сокамерница по орточальской тюрьме Лили Чиковани. Наша встреча была бурной: мы рыдали, обнявшись, и многие из присутствующих плакали вместе с нами.
На вечере выступали многие люди, хорошо знавшие и помнившие Нестора. Одни когда-то работали под его руководством, другим он оказал какую-то помощь. Своими воспоминаниями делились и оставшиеся в живых родственники семей Лакоба и Джих-оглы. Все выступавшие говорили о Несторе Аполлоновиче как о необыкновенно чистом человеке, который любил Абхазию и посвятил жизнь своему народу.
Совершенно неожиданно ко мне обратилась Людмила Малия и попросила рассказать о жизни в семье Лакоба. Поскольку я была к этому не готова, то вначале растерялась, но быстро взяла себя в руки. Мысль пришла сама собой: на вечере было много сказано о Несторе, и говорить можно еще и еще — личность поистине многогранная, но почему никто ни слова не сказал о его жене Сарии и сыне Рауфе? Женщина и мальчик выдержали ужасные, нечеловеческие пытки, но не отреклись от мужа и отца, отказались подтвердить обвинения, сфабрикованные НКВД. Мне показалось необходимым рассказать об их подвиге.
Свое выступление я начала с короткого рассказа о Несторе, о том, как стала членом его семьи, как два года спустя была арестована и отправлена в НКВД Грузии. Потом подробно рассказала о героическом поведении Сарии и выпавших на се долю нечеловеческих страданиях. Присутствовавшие с вниманием слушали меня, многие не могли сдержать слез. В конце своего выступления я сказала, что Сария умерла в орточальской тюремной больнице 16 мая 1939 года в 3 часа дня и что ей надо поставить памятник.
Закончив свою печальную речь, я упала на стул как подкошенная — столь велико было нервное и эмоциональное напряжение. Меня словно оглушили воспоминания. Но, в то же время, я испытала облегчение и радость от сознания исполненного долга.
В зале стало шумно, кажется, мой рассказ никого не оставил равнодушным. Из оцепенения меня вывел голос известного абхазского поэта Баграта Шинкуба, который, обращаясь ко мне, сказал:
— Вы должны подробно обо всем написать, ведь многое известно только вам.
К Шинкуба присоединились и другие присутствующие на вечере. Люди подходили ко мне, выражали свое сочувствие и признательность и также просили меня запечатлеть свой рассказ на бумаге, добавив то, о чем я еще не говорила. Сообщенные мною факты сразу стали широко известны, поскольку вечер транслировался по абхазскому телевидению. Позже мое выступление было передано по радио. Многие звонили мне домой, благодарили и тоже просили обязательно записать мои воспоминания, чтобы сделать их достоянием истории. Я не ожидала, что моя речь, произнесенная экспромтом, вызовет такой широкий резонанс.
Вскоре меня попросили выступить перед детьми в школе-интернате. Там в мою честь даже поставили пьесу, а затем осыпали цветами — преподнесенные мне восемнадцать букетов символизировали тот возраст, в котором я была арестована. Свой рассказ я также посвятила памяти погибших, стараясь внушить юным слушателям, что необходимо помнить печальный опыт прошлого — только в этом случае есть надежда избежать повторения мрачных страниц нашей истории.
Словом, я вдруг превратилась в известную личность. Признаюсь, меня это очень смущало, поскольку к такому вниманию к себе я не привыкла. Появилась мысль: чтобы меня оставили в покое, нужно в самом деле сесть и написать воспоминания. Со мной беседовали и весьма солидные люди из правительственных кругов — они также подчеркивали, что память о прошлом нужна нашему народу.
Наконец я решилась. Первый вариант воспоминаний был завершен в 1987 году, я сама отпечатала его на машинке, внося попутно некоторые дополнения. Как только эта работа была закончена, ко мне стали обращаться историки, писатели, журналисты с просьбой позволить им ознакомиться с рукописью. Я никому не отказывала. Мои мемуары переходили из рук в руки. Только после этого начали писать о Сарии и Рауфе Лакоба, появились книги, статьи, стихи. Но мое имя при этом нигде не упоминалось. Некий человек творческой профессии, фамилию которого называть не буду, использовал сообщенные мною факты в своей книге, а потом заявил мне:
— Но вы же во многих случаях не были непосредственным свидетелем того, о чем пишете, так что ссылаться на вас необязательно…
Конечно, такое отношение вызывало обиду. Но я знала, что мне удалось достичь главной своей цели: память о дорогих мне людях была увековечена.
На какое-то время обо мне забыли, но спустя десять лет к моим воспоминаниям вновь возник интерес: их решили подготовить к печати в расширенном виде. Для этого меня попросили кое-что дополнить и осветить ряд конкретных тем. Сначала я сомневалась, нужно ли это в изменившихся условиях. Слишком много событий произошло со времени написания первого варианта мемуаров. Распался Советский Союз, началась череда конфликтов между бывшими братскими народами, в 1992 году разразилась грузино-абхазская война. В октябре 1992 года был разрушен дом-музей Лакоба, погибли и огне документы и другие реликвии. Казалось, кого теперь должны волновать судьбы деятелей навсегда ушедшей советской эпохи? Зачем вновь привлекать внимание к проблеме сталинизма, когда сегодня хватает других, более насущных дел и поводов для беспокойства? Но вскоре одно важное общественно-политическое событие заставило меня отбросить сомнения.
15 апреля 1999 года в Сухуме состоялась Учредительная конференция Абхазской ассоциации жертв незаконных репрессий. Она проводилась в зале заседаний Кабинета министров Республики Абхазия, и на ней присутствовало очень много людей, в том числе члены семей репрессированных, представители творческой интеллигенции, правительственные чиновники, журналисты. Была приглашена и я. Работа конференции транслировалась в прямом эфире, и вся Абхазия была прикована к экранам телевизоров.
Выступавшие вспоминали своих родных и близких, погибших в тюрьмах и лагерях. Я тоже выступила. Помню, что была очень взволнована и горячо говорила о том страшном времени, о Несторе и, особенно, о Сарии. Возможно, мое выступление было слишком темпераментным, я плохо себя контролировала, но мне хотелось, чтобы все узнали правду о злодеяниях Берия в Абхазии, о массовом уничтожении абхазов и представителей других народов. Все, что накопилось в душе, вырвалось наружу. Не подбирая выражений, я обвиняла сталинскую эпоху и палачей того времени. Я говорила по-русски, а закончила свою обвинительную речь несколькими словами на абхазском.
Зал слушал меня затаив дыхание. Когда тишину нарушили рукоплескания, я была словно в шоке. Меня окружили, обнимали, задавали вопросы… Дома еще долго после этого не смолкали телефонные звонки, люди хотели встретиться со мной, поговорить.
И вот тогда я окончательно утвердилась в мысли, что необходимо обнародовать свои мемуары. Людям по-прежнему нужна правда о прошлом, поскольку без прошлого не может быть настоящего. Многие проблемы сегодняшнего дня уходят корнями в сталинскую эпоху. Страшная волна репрессий 1937—1938 годов, уничтожение интеллигенции, разрушение исторически сложившегося уклада жизни многих народов, насильственное переселение представителей ряда национальностей в 1940-х — начале 1950-х годов — эти и многие другие преступления до сих пор дают о себе знать, оборачиваясь межнациональной ненавистью, вооруженными конфликтами, упадком культуры и ростом преступности. Проявления произвола и беззакония в период сталинизма коснулись в той или иной степени всех республик Советского Союза, но в маленькой Абхазии последствия чудовищных злодеяний сталинских и бериевских палачей, возможно, более заметны. Только за период с июля 1937 года по октябрь 1938 года в Абхазии с населением около 300 тысяч человек (из них абхазов — 56 тысяч) было арестовано 2184 человека, расстреляно 784 (большинство — абхазы). Тысячи абхазов и представителей других национальностей республики сожжены в известковых ямах, забиты до смерти, умерли в тюрьмах, на этапах и в лагерях смерти. А затем была предпринята попытка ассимилировать абхазский народ, растворить его в потоке переселенцев из Западной Грузии. В Абхазии насильственно насаждался грузинский язык, кадровая политика была ориентирована на приоритет грузинской национальности. Проводилась идеологическая обработка населения с целью обосновать некую неполноценность, ущербность абхазского народа по сравнению с грузинским. Старались даже доказать, что абхазы не являются коренным населением Абхазии, что это исконно грузинская земля. Все это привело к накоплению межнациональных противоречий, вылившихся, в конечном счете, в грузино-абхазскую войну.
Последствия мрачного господства Сталина и Берия и поныне влияют на судьбы Кавказа. Неспокойно и трудно жить в послевоенной Абхазии, государственный статус которой до сих пор остается неопределенным. Рядом продолжается война в Чечне, и конца ей не видно. Людям не хватает мудрости и терпимости. Может быть, это происходит оттого, что они не знают своего прошлого и не думают о нем?
Я очень надеюсь, что эта книга внесет свой скромный вклад в обретение всеми нами исторической правды и в постижение ее. Без этого невозможно строить разумную и справедливую жизнь.
МОЯ СЕМЬЯ
Летом 1885 года в Сухумскую бухту вошел турецкий корабль за очередной партией табака знаменитых местных сортов. В числе других пассажиров с корабля на причал спустился молодой человек — это был мой дед по отцу, Яхья Керболай Аббас. Привлеченный рассказами об очаровании здешнего мягкого климата, о красотах природы, о бескорыстном гостеприимстве жителей этого края, он прибыл из Ирана, чтобы увидеть и получше узнать эти удивительные места.
Сын состоятельных родителей, Яхья мог себе позволить путешествовать по всему свету, но он давно и настойчиво стремился в Абхазию и, приехав сюда, не обманулся в своих ожиданиях. Эта маленькая страна покорила его живой прелестью многоязычного дружелюбия, да и сам он, со своей общительностью, остроумием и великолепным знанием турецкого языка (а турецкий язык в то время был языком общения в многонациональной Абхазии), легко вписался в раскованный, распахнутый быт Сухума — приморского города, стоявшего на пересечении торговых путей из Европы в Азию.
Яхья решил остаться в Сухуме, где у него уже было много друзей. В доме одного из них он встретил Гюльфидан Кервалидзе, красивую черноглазую девушку, приехавшую погостить к родственникам из Очамчири. Она очаровала Яхью, и он, в свою очередь, тоже не оставил красавицу равнодушной. Было решено: Яхья Аббас, уладив на родине свои дела, через год вернется к Гюльфидан. Ровно через год они стали мужем и женой.
Яхья занялся строительством — строил дороги, мосты, дома. Он был хорошим мастером, а кроме того, ему сопутствовала удача. Обнаружив недалеко от Сухума, в районе Гульрипша глину, пригодную для выделки кирпича и черепицы, он выстроил два кирпичных завода, и скоро слава о нем распространилась по всему Черноморскому побережью Российской империи. На него обратили внимание власти, и Яхье был предложен подряд на строительство Новороссийско-Батумского шоссе — крупнейшей стройки того времени, имевшей важное экономическое и стратегическое значение для Юга России. Кстати, A.M. Горький написал рассказ «Рождение человека», когда работал на строительстве этой дороги. И сегодня близ реки Кодор стоит роддом, названный «Рождение человека» в память о пребывании писателя в наших краях.
На набережной в Старых Гаграх дед построил двухэтажный дом, где летом жила его семья. Затем он облюбовал место на скале, где собирался построить настоящий дворец, но от этой затеи ему пришлось отказаться: принц Александр Петрович Ольденбургский — близкий родственник царя — считал себя хозяином этих мест и возражал против соседства.
Принц Ольденбургский, генерал от инфантерии и сенатор, был женат на герцогине Евгении Максимилиановне Лейхтенбергской — внучке Николая I. Их сын, П.А. Ольденбургский, был зятем Николая II — мужем его старшей сестры, великой княгини Ольги Александровны. В 1899 году в Санкт-Петербурге при Государственном совете была создана комиссия под председательством А.П. Ольденбургского, которая должна была подыскать на Черноморском побережье России участок земли для обустройства отечественного курорта, который не уступал бы Альпийской Швейцарии и средиземноморским французским курортам. Было решено, что наиболее подходящим местом для этого являются Гагры. В 1901 году под личным руководством принца началась работа по превращению приморского поселка в фешенебельный курорт европейского класса — «российскую Ниццу».
Еще до начала строительства гагрского курорта принц решил выстроить для себя дворец в Гаграх. О дальнейших событиях повествует наша семейная легенда. Принцу вздумалось построить дворец на скале. Дважды лучшие мастера закладывали фундамент дворца, который за короткое время давал трещину. Услыхав об иранце-строителе Аббас-оглы, принц пригласил его к себе. После короткой беседы дед согласился построить дворец к сроку, указанному принцем, и получил часть денег для начала строительства. Условились: если дворец не будет закончен в срок, то все денежные расходы лягут на деда.
Яхья немедленно приступил к делу. Заказчик был доволен успешным ходом строительства, но для завершения работы надлежало выдать оставшуюся часть денег, которых, очевидно, у принца не было. Деду пришлось добывать деньги у друзей и знакомых, и дворец был выстроен в срок. Однако принцу не хотелось платить по договору.
Возникло и еще одно осложнение. К этому времени авторитет деда возрос, ему удалось заслужить всеобщее уважение. Этим был весьма недоволен кутаисский губернатор, который ревниво относился к чужим успехам. По поводу строительства Очамчирского участка Новороссийско-Батумского шоссе они с дедом сильно поссорились. Деду угрожал арест. Оба неприятных обстоятельства вынудили его отправиться в Петербург с жалобой. Поездка заняла несколько недель, но увенчалась успехом. Как хороший специалист, дед был награжден Николаем II золотой медалью «За усердие» и грамотой. Принцу Ольденбургскому пришлось вернуть долг.
В 1909 году Яхья Аббас-оглы получил еще одну награду — большую золотую медаль императорского Доно-Кубано-Терского общества сельского хозяйства за участие в промышленной и сельскохозяйственной выставке. Скорее всего, он был удостоен этой награды за продукцию своих кирпичных заводов.
Дед, как я уже говорила, стал популярной личностью. Я очень обрадовалась, отыскав упоминание о нем в записках старожила Гагр П.И. Борисова. «Это был высокий, здоровый, черный, как араб, человек, — вспоминает Борисов.
— Шикарно одетый, но в персидскую одежду, с красными, крупными коралловыми четками в руках, а иногда с такими же, но с янтарными». Без сомнения, это портрет весьма преуспевающего человека. Однако дед был известен не только как удачливый предприниматель, но и, в первую очередь, как порядочный и добрый человек, о чем красноречиво свидетельствует следующий случай, о котором мне рассказал человек, до 1918 года служивший швейцаром во дворце принца Ольденбургского.
Однажды на набережной дед нашел маленькую черную бархатную сумочку, в которой оказались золотые монеты и другие деньги. Дед пытался отыскать владельца (или владелицу) сумочки, но безуспешно. И тогда он твердо решил отдать ее самому нуждающемуся, на его взгляд, человеку. В то время курорт только строился, в Старых Гаграх еще не было водопровода и каждый день воду из родника привозил один бедный турок. Погрузив на тачку бочку с водой, он ездил по дворам, выкрикивая: «Соук-су!» (холодная вода). Так по копеечке собирал бедный Али деньги на дорогу к себе на родину—в Турцию. Обладатель сумочки не объявлялся, и дед вручил свою находку Али. Через месяц прибыл очередной корабль за табаком. Счастливый Али отслужил молебен в мечети за здравие деда и уплыл на этом корабле в Турцию. Вскоре дед узнал, что корабль потерпел крушение, и из пассажиров спаслось всего несколько человек. Али среди них не было. Это известие потрясло деда. Он очень переживал, потому что считал, что в какой-то степени его подарок был причиной гибели бедного Али.
После женитьбы Яхья, решив обосноваться в Сухуме, купил участок в лучшем районе города, на стыке центральных улиц — Георгиевской и Екатерининской (ныне Проспект Мира и улица Калинина). В 1898—1899 годах дед построил здесь два двухэтажных дома, которые соединялись террасой и имели вид единой городской усадьбы. Этот ансамбль выделялся своей оригинальной архитектурой даже среди красивых зданий по соседству.
Стены домов Яхьи были выложены из красного и белого кирпича, а фасады украшены пилястрами и полуколоннами. В северной части владения находился большой сад и конюшня. Дед держал свой выезд: фаэтон и лошадей. Кучером был перс Хусейн, преданный ему человек.
Комнаты в квартире углового дома, которую занимал мой дед, а позже мои родители, были просторные, с высокими потолками. Стены и потолки украшены росписью, изображавшей времена года. Помню, что спальня деда была бледно-голубой, столовая — зеленой, кабинет с лепным камином — розово-абрикосового цвета. Стеклянная галерея вела на просторную террасу, заставленную кадками с маленькими апельсиновыми деревьями, к которой примыкали людская, кухня и ванная (в доме был водопровод и все бытовые удобства, редкие по тем временам). На нижнем этаже располагались пекарня и гастрономический магазин, а также квартира из трех комнат, в которой проживали многочисленные гости и родственники деда и бабушки.
продолжение следует
